Икона Божией Матери “Всецарица”, ставшая впоследствии чудотворной, была пожертвована в монастырь в 1997 году. С 28 апреля 2000 года она стала периодически мироточить. Через некоторое время люди стали рассказывать об исцелениях своих болезней по молитвам перед иконой «Всецарица». С 2004 года в обители ежедневно читается акафист перед чудотворным образом Матери Божией, во время которого поминаются имена людей, страждущих различными недугами.

Икона Божией Матери "Умиление" Серафимо-Дивеевская находилась до революции в Троицком соборе Серафимо-Дивеевского монастыря.

Богоматерь на этой иконе изображена в полурост, с крестообразно сложенными на груди руками, без Богомладенца в момент произнесения Ею слов Архангелу Гавриилу при Благовещении: "Се раба Господня, буди ми по глаголу твоему". Икона написана маслом на холсте, закрепленном на кипарисовой доске, размером 67х49 см.

Есть предположение, что Чехов берет за прототип вполне реальный островной паромный монастырь, который он посетил во время своих путешествий по тогдашней Малороссии. Предположительно, это Густынский Свято-Троицкий монастырь, основанный в 1610 г. афонским иеросхимонахом Иосафом на острове Густынь, находящийся в семи верстах от г.Прилуки.

"Назначение и цель христианского писателя - быть служителем Слова, способствовать раскрытию в Нем заключенной единой истины в ее бесконечно-разнообразных проявлениях в земной жизни христианина и тем вести христианскую душу по пути Православия от жизни временной в жизнь вечную во Христе Иисусе Господе нашем", - писал Сергей Нилус.

Итак, как же решается этот вопрос в рассказе "Святою ночью"? "Надо, чтоб в каждой строчечке была мягкость, ласковость и нежность, чтоб ни одного слова не было грубого, жесткого или несоответствующего. Так надо писать, чтоб молящийся сердцем радовался и плакал, а умом содрогался и в трепет приходил". Безусловно, послушник Иероним в первую очередь имеет в виду духовное творчество, так как трудно представить себе произведение художественной литературы, следующее этим правилам. Однако хорошей прозы и хорошей поэзии не может существовать без "радости сердца" и "содрогания ума".

Христианство и искусство - это одна из главных тем рассказа "Святою ночью". Искусство - искус - искушение. В самом смысле этого слова проглядывает вполне конкретное отношение к мирскому "плетению словес", светской живописи, музыке, скульптуре, архитектуре. Ни иконописец, ни акафистописатель, ни составляющий воскресную проповедь священник никогда не назовут свои занятия искусством, скорее скажут об этом как о послушании. По мнению церковных иерархов, мирское искусство скорее служит для соблазна христианских душ, нежели для их спасения. Считается, что художник, в своих произведениях противоречащий учениям Церкви, совершает страшный грех. В Евангелии есть слова о том, что всякий, совративший хотя бы одного из малых господних, страшный грех совершит.

"Святою ночью" - это еще и рассказ о божественном происхождении вдохновения и о духовной природе творчества. Именно в этом смысле могут быть истолкованы слова послушника Иеронима об акафистописании: "Монахи, которые непонимающие, рассуждают, что для этого нужно только знать житие святого, которому пишешь, да с прочими акафистами соображаться… Конечно, без этого нельзя, чтобы не соображаться, но главное ведь не в житии, не в соответствии с прочим, а в красоте и сладости. Нужно, чтоб все было стройно, кратко и обстоятельно. Надо, чтоб в каждой строчке была ласковость, мягкость и нежность, чтоб ни одного слова не было грубого или несоответствующего. Надо так писать, чтоб молящийся сердцем радовался и плакал, а умом содрогался и в трепет приходил…"

Иероним боится ночной темноты и волн, плещущих о край парома. "Стою я здесь на пароме, - рассказывает послушник, - и мне все кажется, что сейчас он с берега голос свой подаст. Чтобы мне на пароме страшно не казалось, он всегда приходил на берег и окликал меня. Нарочито для этого с постели вставал. Добрая душа!" Как Иисус успокаивает учеников, боявшихся разбушевавшихся вод, так и иеромонах Николай избавляет своего друга Иеронима от страхов ночи.

Сходство этих образов безусловно, и судьба иеромонаха Николая и послушника Иеронима, быть может, не так трагична, но не менее печальна.

Оно соотносится с текстом Библии и житиями святых. Учитель и ученик, иеромонах Николай и послушник Иероним, связанные прочными узами духовной дружбы, напоминают другую пару, тоже Учителя и ученика, Иисуса и апостола Иоанна, которых разлучила смерть и соединило бессмертие. Мягкий и женственный, послушник Иероним похож на любимого Христом апостола, а одиночество, нахлынувшее на него после смерти иеромонаха Николая, можно сравнить только с одиночеством, постигшим после Голгофы святого Иоанна: "У иного и матери такой нет, каким был для меня этот Николай, я теперь почти что сирота или вдовица".

На пароме звездной ночью, под сполохи фейерверка и потрескивание смоляных бочек, происходит встреча мирского человека и печального монаха, встреча, сформировавшая весь рассказ.

В рассказе Чехов раскрыл тему братской любви, той любви, которой по сей день не достает в нашей жизни, на которой зиждется православная вера. Ибо о ней Господь говорит: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13).

В рассказе "Святою ночью" все повествование буквально пронизано евангельской мыслью о любви к ближнему: возлюби ближнего твоего, как самого себя (Мф. 22, 39).

"Святою ночью". В центре рассказа - величайший христианский праздник Пасхи со всеми теми ощущениями и надеждами, который он рождает в каждом человеке.

"Святою ночью" - рассказ пасхальный не только потому, что время действия его - ночь величайшего христианского праздника, и не потому, что в нем есть и умиление, и чудо, и очищающая душу грусть, но прежде всего из-за происходящего в нем пробуждения героя.

«Осанна! Осанна! Гряди
Во имя Господне!»
И с яростным хрипом в груди,
С огнем преисподней
В сверкающих гнойных глазах,
Вздувая все жилы на шее,
Вопя все грознее,
Калека кидается в прах
На колени,
Пробившись сквозь шумный народ,
Ощеривши рот,
Щербатый и в пене,
И руки раскинув с мольбой —
О мщенье, о мщенье,
О пире кровавом для всех обойденных судьбой —
И Ты, Всеблагой, Свете тихий вечерний,
Ты грядешь посреди обманувшейся черни,
Преклоняя свой горестный взор,
Ты вступаешь на кротком осляти
В роковые врата — на позор,
На пропятье!

В вечерний час, над степью мирной,
Когда закат над ней сиял,
Среди небес, стезей эфирной,
Вечерний ангел пролетал.

Он видел сумрак предзакатный, —
Уже синел вдали восток, —
И вдруг услышал он невнятный
Во ржах ребенка голосок.

Он шел, колосья собирая,
Сплетал венок и пел в тиши,
И были в песне звуки рая —
Невинной, неземной души.

«Благослови меньшого брата, —
Сказал Господь. — Благослови
Младенца в тихий час заката
На путь и правды и любви!»

И ангел светлою улыбкой
Ребенка тихо осенил
И на закат лучисто-зыбкий
Поднялся в блеске нежных крыл.

МОНАСТЫРЬ НА КАЗБЕКЕ

Высоко над семьею гор,
Казбек, твой царственный шатер
Сияет вечными лучами.
Твой монастырь за облаками,
Как в небе реющий ковчег,
Парит, чуть видный, над горами.

Далекий, вожделенный брег!
Туда б, сказав прости ущелью,
Подняться к вольной вышине!
Туда б, в заоблачную келью,
В соседство Бога скрыться мне!..

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН

За горами, за желтыми долами
Протянулась тропа деревень.
Вижу лес и вечернее полымя,
И обвитый крапивой плетень.

Там с утра над церковными главами
Голубеет небесный песок,
И звенит придорожными травами
От озер водяной ветерок.

Не за песни весны над равниною
Дорога мне зеленая ширь -
Полюбил я тоской журавлиною
На высокой горе монастырь.

Каждый вечер, как синь затуманится,
Как повиснет заря на мосту,
Ты идешь, моя бедная странница,
Поклониться любви и кресту.

Кроток дух монастырского жителя,
Жадно слушаешь ты ектенью,
Помолись перед ликом Спасителя
За погибшую душу мою.

Милый мой Господи, верую!
Научи оправданьем Твоим.
Душу греховную, скверную
В Духе восстанови!
Видя стремленье сердечное
Волю Твою исполнять,
Даруй мне Царствие Вечное
Имя Твое восхвалять.